* * *

Рыдая над придуманными бедами,
Запечатляя грезы на листках,
Боялись мы погибнуть невоспетыми,
А жили - как-то... нет - незнамо как.

Шуршали дни застиранно-цветастые
И стыли ночи - пепел и зола.
Но как-то раз судьба меня сграбастала,
За шиворот и зА сердце взяла.

Не повлекла меня путями росными,
А наградила дружеским пинком:
"Ступай живее!"
               И вдогонку бросила
Пригоршню новых песен и стихов.

ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

Это всё – рутина и война
с безнадегой, скукой, равнодушьем.
Дней подбитых каменные тушки
не насытят прошлое сполна.
Но зато удобны для пращи.
Разлетятся – ну-ка поищи,
поброди по дебрям и болотам…
Повезло – тебя окликнул кто-то,
ласково, аж кругом голова.
Как брильянт, сверкает белый щебень.
И в многоголосый птичий щебет
радостно вплетается: «Ква-ква!»
Что ж, увы! Весь мир – подобье тира.
Удержи горячих слез поток
и скорей возьми ее в платок
(не беда, что он давно не стиран).
И опять – рутина и война,
дней подбитых каменные тушки…
Но в тебя лягушка влюблена.
У других-то нету и лягушки.
11.01.2015

* * *
Только лишь в сказках мораль безыскусно-строга,
всё остальное – тяп-ляп – анекдот подытожит:
ключик от сердца красотки висел на рогах –
бывший супруг их оставил на память в прихожей.

Сколько разбито сердец о высокий порог!
Сколько скелетов в зеркальном шкафу позабыто!
Но торжествует обычный житейский итог:
лучше посеять рога, чем откинуть копыта.
20.01.2015

МЫ

А вот сиди теперь кумекай
(судьба строга, строка легка):
мы – дети ядерного века,
друзья полярного зверька.

Мы – дети камня, люди-глыбы
(вокруг – цемент, бетон, гранит).
Несчастен тот (судьбе спасибо),
кто нас посмеет уронить.

Мы – дети бронзы. Бронзовея,
возводим личный пьедестал.
На нем (чуть выше и правее)
«Превед, медвед!»  – скоблит вандал.

Мы – дети скромного железа.
Мы – от сохи. До микросхем.
Оно, как водится, полезно
(но, разумеется, не всем).

Мы – без изъятья, без изъяна
(строка крепка, башка легка).
У нас душа с приставкой «нано».
Но… не истаяла пока.

* * *

Стали на площади,
да сплоховали:
дальше не ведали,
что да кого.
Шпаги на цепи вы перековали
под Рождество.

Дальше – как водится:
кровью и потом
тропку к потомкам
торили в снегу.
Кровь что водица.
Кандальная рота…
Эх, оболгут!

С негодованьем,
с восторженным криком
щедро на снег
набросают песка.
И ни одна
не отсохнет рука,
и ни один
не замрет безъязыко.

Вас, как историю,
вешали, били,
сталью клеймили
«Россию не ту».
Ваши потомки
пришли из Сибири,
чтобы стоять
на Горбатом мосту.

Стали на площади,
да сплоховали:
не было здесь
ни нагаек, ни пуль.
Дважды бессильные,
Митинговали.
Лето. Июль

* * *

Эй, люди! Колотите в рельсу
(Не надо бить в колокола):
мамаша замарашку Эльзу
сегодня замуж отдала.
Сейчас кровать для дочки стелет
(зять на диване задремал).
А Эльза мирно смотрит телек –
не пропускать же сериал?
При этом вроде бы при деле,
Склонилась низко голова:
всё больше мыслей и петелек.
А выйдут – что бы вы хотели? –
лишь от жилетки рукава.
Тут не поможешь и слезами,
тут все слова нехороши.

А девушки пришли к Сюзанне –
на женихов поворожить.
В пример друг другу ставят Эльзу:
она, мол, – ой! а мы-то – ах!
Эй, люди, колотите в рельсу!
Не надо – о колоколах…
    05–06.03.2015

ПАННОЧКА

Нет, не светла, но непорочна.
И с каждый днем – скромней и строже.
И траурней.
Ничья она.

И снова день нелепо прожит.
Стоишь ты в кружевной сорочке
и в светлой дымке цвета льна.
Луна – застывшая свеча.
Ты – в ожиданье палача.

Ты – в ожиданье вызволенья.
Лишь тени, спутанные ленью,
едва бредут, едва бредут…

Ну где же ты, отважный Брут,
храбрец по имени Хома?
Я жажду!
    Се – моя тюрьма,
а будет – королевский замок.

Ты ждешь Хому.
Приходят хамы
с дрекольем, с воплями, огнем,
грозятся – мир перевернем!

Хомяк прижался к прутьям клетки
(но спрятать не забыл объедки).
Да, ты одна. Совсем одна.
Не бойся.
Участь решена.
--------------------
Когда уйдет ночная стража
в свои унылые казармы,
наевшись сплетен допьяна,
то на базаре перескажут
всё, что соседки рассказали:
повержен неприступный замок
и зло наказано сполна.
Жует и слушает Хома.
Глянь – за щеками закрома.
    06.03.2015

* * *
Рыба ищет, где глубже.
Человек – тоже.
Этот снова, вон, плещется в луже
ничтожен.
А мечтает – из грязи да в князи,
как всегда.
Вот сейчас, вот с ближайшей оказией!
Жаль, вода
не сойдет с него, будто с гуся,
не сойдет.
Небо сызнова тучи грузит.
Кру-
го-
во-
рот.
    10.03.2015

* * *

Он падал в пропасть и ломал чужие крылья,
чужие крылья, взятые взаймы.
А сверху на него глядели – и корили –
два толстячка, наверное – умы.

Один слезливо ныл: «Чума на этих донов,
испортят вещь – и всё им трын-трава!»
Другой жевал траву и тихо вторил стонам
протяжным рассудительным «иа-а!»

У горизонта стыли грудой шлем и латы,
и кто-то выл балладу… пьяный бред!
А мельницы опять завидели пернатых
и крыльями захлопали – привет!

У мельниц-великанш бывает скверный норов?
С чего бы вдруг?
    (Не веришь – так проверь!)
Ведь нет на них судов, ослов и кредиторов.
А чудаки… Да где ж они теперь?
    17.04.2015

3. Моя героиня

За окошком золотится иней,
в общем, как и встарь – мороз и солнце.
Со своей болтаю героиней.
Рядом муза смирная пасется.

«Ну, за музу!» – подливаю чая
в толстые коньячные бокалы.
«А сама-то как?»
    Пожму плечами:
«Да опять Надюха обскакала.

У нее, прикинь, вторая книжка
и, прикинь, опять про всяких магов!..»
Героиня вымолвила: «Ишь как!»
(осушив бокал единым махом).

Ей бы каблучками звонко цокать
по хрустальным нереальным залам…
А она, гляди, опять в спецовке
и опять заводит речь про зама.

Дескать, рвач, халявщик и хапуга,
в третий раз оставил без квартальной…
Светлый идеал опять поруган
и опять цинично и нахально.

Не видать мне магов и героев
(эта вот шуту – и то не пара!).
Не видать мне (что печальней втрое)
ни солидных книг, ни гонорара.

«Эй, подруга, слышь, воняет газом!»
«Муженек носки на солнце сушит…»
Муза, притомившись есть и слушать,
смылась следом за чужим Пегасом.

4. Мой сюжет

Мой сюжет… наверно, ординарен
и при этом жутко неформатен:
жил да был герой.
    Не вор, не нарик,
не тупой качок, «в душе романтик»,
не эльфийский принц – ушастый малый,
не агент с солидным компроматом…
В общем, как его я ни ломала,
все равно остался «неформатом».

Посудите сами: он речами
не колеблет волн, не бьет драконов.
Стукнул – и в обратку получает.
Не поет романсов под балконом,
а подходит скромно: дескать, Катя,
я тебя люблю. Не хочешь чаю?
И ведь слов он попусту не тратит,
проще – за слова он отвечает.

И она в ответ звезду не просит –
дела нет до сказочных традиций.
Счастье – это утренние росы,
в роднике студеная водица,
что сверкает ярче всех алмазов,
диких трав степные ароматы…

В общем, автор, ты опять промазал
мимо пресловутого формата!

5. Мой издатель

А ночью все кошки серы.
А ночью – овечки в ряд.
И даже фонемы
трагически немы.
Лишь глюки со мной говорят.

Намедни мне, кстати,
явился издатель,
солиден, пузат и бедов.
И в целом – мужчина!
Похож на купчину
с плаката двадцатых годов.

А я-то – в халате…
Он вымолвил: «Хватит
писать под подушку и в стол!
Забудь про кручины!
Хоть завтра – с почином».
И в угол, зевая, пошел.

И вытащил – странно –
пяток чемоданов,
а после – огромный мешок.
«Да здесь многотомник! –
он вымолвил томно. –
Но, впрочем, оно хорошо!»

Дрожала, потела,
в окно я глядела,
как он на пролетку грузил
труды мои рьяно…
Пила валерьяну,
А после свалилась без сил…

…А ночью все кошки серы
и по кругу бродит жуть.
И даже фонемы
трагически немы.
Лишь овцы… обидно ржут!

НЕСКАЗКИ
СПЯЩАЯ КРАСАВЦА
(Мелодрама с попаданцем)

В роскошном, будто тронный зал, подвале –
засоня в горностаевом манто.
Пускай турниров не было лет сто,
и головы, и копья здесь ломали
и юный принц, и королевский маг.
Итог ничтожен, хоть широк замах.
Куда ни сунься –пыль, тоска и мрак.

Рыдайте, лютни! Злобная колдунья
красотку загубила молодую,
ну, и поместье – акров пятьдесят.
Грехи отцов над девочкой висят!

Хмельное разливалось по хоромам,
и грустный граф давился осетром.
Вдруг шибануло посильнее грома –
и в панике зашелся дальний гром.

Ну, рыцари, конечно, похватали
кто верный меч, кто нож, а кто мосол.
Вошел субъект. Представился: «Виталий!»
И тут же по-хозяйски сел за стол.

На чужаке – колет в каких-то пятнах,
а шапка-то – ой-ой! – еще чудней.
Он в ножку вепря впился плотоядно,
махнул два кубка, а потом на дне

высматривал неведомые знаки,
молчал, пыхтел, недобро щурил глаз.
Еще хлебнул. И вымолвил:
«Салаги,
чё за проблема, признавайтесь враз!»

Ну, тут все враз, конечно, загалдели
(рыдайте, лютни! развернись, душа!).
Пришелец кулаком пристукнул: «Ша!
Братва, да вы салаги в самом деле!

Ща я изображу вам ход конем!
Ну, где она?.. Следите за процессом!»
Едва взглянул на спящую принцессу –
И в голос заорал: «А НУ ПОДЪЕМ!!!»

Она вскочила. Распахнулись очи.
«О, рыцарь! Как прекрасен ваш…колет!»
Он посмотрел на свиту:
        «Так, короче:
Вопросы есть? Вопросов больше нет».

Рассеялось проклятие старухи.
Вот – новый принц.
С ним счастлива страна.
Из края в край с утра и дотемна
шуршат, шуршат отчаянные духи…
    20.04.2015

БОГЕМНО-КРЕВЕТОЧНОЕ

Мы повидали свет. О, да!
Скупой и редкий.
Сквозь мутное седое колыханье.
В большой воде мы – бестолковые креветки,
хотя и разглагольствуем стихами.

Когда дойдет до ресторанного бульона,
мы вспомним анекдоты, байки, басни…
Пока не вышел срок – глядим на мир влюблено
и верим в то, что «нет его прекрасней».

И, превосходствуя над офисным планктоном,
мы неизменно мним себя богемой.
Да только ловят нас – в квартал не меньше тонны.
О, се ля ви! Всё уложилось в схему.

Наполнен светом зал. Крахмальная салфетка.
Блик по бокалам – вскачь, резвее белки.
Венец всему – смешная надпись:
«ЙА КРЕВЕДКО»
по краешку фарфоровой тарелки…
    21.04.2015

ЭНТОМОЛОГИЧЕСКОЕ

Лю-бовь ло-ви!
Ой, как влечет, искусница!
Хлоп!
Нет любви.
Лишь крылышко капустницы,
простого огородного вредителя.
А новая любовь? Ее хотите ли?
Трепещет страстно – «Мой и только мой!» –
блондинистая ласковая моль.

(Ей повезло: умом был недалек
восторженный красавец мотылек.)

ИНФЕРНАЛЬНОЕ

Ну что ж ты, Ваня!
Ну зачем ты, Ваня,
в привычке разрушать до основанья
все отрекался, прятался, искал?
И вот – с унылой трещинкой бокал,
шедевр пивного околоискусства,
а в глубине – кошмар, каверна, скверна.
Не верь глазам. Передают изустно:
все страхи околели и зарыты,
и хищно торжествует дольче вита,
готовя пир для грифов и гиен,
рубя бессонно уголь для геенн…
Цена словам – всего одна гиена.
Подсчет весьма надежен, хоть и груб.
Ушел в отставку Неразменный Рубль,
и закрутил роман с какой-то Йеной.
и полетел куда-то на восток.
Сенсация для шоу. Шок. Восторг.
А Ваня возле телека прилег,
поглаживая тощий кошелек.
Ногами на закат, башкой к рассвету,
авось благая дума осенит.
И вот – вскричал:
– Карету мне, карету!
Махнул полштофа
и умчал в зенит.
    02.05.2015

Так кота вообще ни за что, хозяйка пристукнутая.

НЕКТО

Вроде есть какая-то профессия,
и в кармане звякают монетки,
а поди на ниточки подвесь его,
приглядись – и впрямь марионетка.

Он всегда поет с чужого голоса,
хоть порой послушаешь – вития.
Смотрит он то соколом, то полозом,
а по вечерам – и вовсе Вием,
а по выходным – зеленым змием.

Он весьма умело просит помощи.
Он свалить мечтает за границу.
В паспорте: «Иван Родства-не-Помнящий».
Но готов поплакать у криницы,
потужить о ласковом застое,
ведь оно порой чего-то стоит?
Лишь не забывай следить за курсом
да беречь душевные ресурсы,
ведь еще пока что неизвестно,
сладится ли дело с переездом.

Он застрял меж Мусиком и Светиком,
а с Натусей – шатко, да не валко.
Телевизионная эстетика,
этика одесской коммуналки.

А итог?
Ни драмы, ни комедии.
Мы пришли к короткому финалу.
Мы пришли.
А как – и не заметили,
мадригал слагая маргиналу.

АИ-ЦЫГАНОЧКА

Ехали цыгане
На большом баяне,
Въехали в альтернативку
И пошли буянить.

Эх, раз, еще раз,
Будет все не так у нас,
Мы врагам начистим рожи
И дадим Адольфу в глаз!

Эх, раз да еще раз,
Будет чудо без прикрас:
Вот фиг вам, америкосы,
А не золотой запас!

Нам бы только ноутбук,
Превзойдем мы сто наук.
Колесо – неандертальцам!
Кроманьонцам – суперлук!

Эх, раз да стопяцот,
Будет тысяча высот,
Нас к началу новой эры
В космос ближний занесет.

Эх, раз да стопяцот,
Будет книга – первый сорт.
Если где и налажаем,
Нас фантазия спасет.

Дальше будет ралли
На большом рояле.
Ну-ка разбирай, издатель,
Что мы наваляли.

Эх, раз да миллион,
Спрос на клонов – будет клон.
И летит литература
Вместе с нами под уклон.

* * *

Движемся короткими шажками
(даром что вперед)
и грешим короткими стишками.
Черт не разберет,
что к чему. Разгул воображенья
в маленькой строфе.
Кто-то не шутя злодея женит
на принцессе фей.
А другой жонглирует веками.
Третий отыскал волшебный камень
в ворохе ботвы
(суть забыл, увы).
Маленькую девочку – в пираты
росчерком одним.

Ну а сами тянем до зарплаты,
о житье бубним.
Взад-вперед качается Пегасик
Деревянный Бок.
Тот, кто наши будни перекрасил,
суть найти не смог.
Мы, толпа мечтающих о чуде
тайно и в строке,
не живем, а только звезды удим.
Сами – на крючке.

ПЯТНИЧНОЕ

Пятый день.
Пята недели.
Что-то там засвиристели
злые офисные птички,
мозг начальнику клюют
(что ж, Петрович, ты не лют?)

Финиш рядом. Но достичь бы…
Аутсайдерам привет!

Кофе. Прения. Обед.
Комп. Дремота. Вздохи. Речи.
Кофе… Кофе! Да покрепче!
Дайте два, не то помру!
Зло не поддалось добру…
Да, ничья. Ничья пока.

Лелька. Планы. Два звонка.

Пятый день всё длится, длится.
Где-то шелестят страницы.
Шу-у-шу… в часах песок.
Вечер. Финишный бросок.
Нет!
Влачимся еле-еле.
Ожиданье. Маета.
Пятый день.
Пята недели.
Ахиллесова пята.
---------------------

Пятница! А ну-ка раскачай меня!
Робинзон, чтоб не сползти в отчаянье,
компаньона Пятницей нарек.
Посули и мне удачу, пятница!
А она в ответ: «Ну хватит пялится
на часы! Беги скорей в ларек!»
---------------------

Это будет ближе к выходным,
ближе к чуду, к выходу из комы…
Я глотаю сигаретный дым.
Понедельник.
Боль. Тоска по дому.

ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА

Слава –
лава.
С ней не сыграешь в прятки.
Утро цветные тряпки
вешает по углам.
С хламом роднится хлам,
тянется слава к славе.
Павел Иваныч Клавин
с юности думал так.
Слава ценой в пятак…

Слава –
право
пялиться сверху вниз
на молодых мон Лиз
и непорочных Кать.
Каяться.
Намекать.
Чувственно.
Свысока.
Слава… ах, как сладка!

Эх, намечтал ты, Пашка!

Вот натюрморт:
рюмашка,
а из нее – ромашка
пьяненькая чуть-чуть.

Форточку нараспашку.
Муза! Со мной пребудь!

К вечеру, пьяный вдрызг,
мрачно сосиску грыз.

Яркой мечтой о вечном
пролит на блюдо кетчуп.
На острие ножа
отблески грез дрожат.

Мысли – что вострый нож.

Яростно гложет ложь
косточку мозговую.

Ты истаскался всуе,
лорд в окруженье морд.
Жизнь твоя – натюрморт.

Мысли рассудок плавят.
Ты виноват и взвинчен.
Думай, что скажешь Клаве.
Клавин ты, не Да Винчи.
----------------------

Только вчера ты чего-то хотел.
Буквы кривятся на рваном холсте:
«Я не растрачивал попусту пыл.
Попросту жил я. Работал и пил».

КУЗЕН ОБЛОМОВА

Не грезил отродясь о терра нова,
не пел романсов и не кушал зельца.
Мечтал: ему бы только стать владельцем
обычного заводика свечного
в пяти шагах от крохотной усадьбы,
что бабушка оставила в наследство,
и с милым уголком всю жизнь связать бы.
Он только этим бредил с малолетства.

Еще завел бы он образованье,
чтобы читал Вольтера каждый Ваня,
Ван Гога чтил, с восторгом слушал Листа,
по вечерам купался в личной ванне,
по выходным, душой и телом чистый,
спешил бы на экскурсию в столицу,
а не искал с тоской, где похмелиться.
Ведь наш герой и сам не пил спиртного,
а кушал чай с мелиссой и ромашкой,
не грезил отродясь о терра нова,
любил уют и свой очаг домашний.

Но грубый мир, покашляв у дверей,
ему сыграл походный марш на нервах –
и стал герой наш главным инженером
на производстве мыльных пузырей.

* * *

Устав от войны и от мира,
он жил по заветам Толстого.
Мадам некиношная мымра
была его скушать готова.
Пока что – работой грузила,
как будто немножко жалея.
Шепнула ей темная сила:
«Схомячь его в день юбилея
твоей погребальной конторы.
И – красного граммчиков триста».

А он, вдохновенно расхристан,
писал про степные просторы.
А он, просветленно неистов,
писал о судьбе фаталиста.

А мымра кривилась: «Умора!»

Потом он женился внезапно
на Соне, а может быть, Китти.
И петлю приладил к раките
в надежде на лучшее завтра.
Зачем-то покинул столицу,
в деревне растил поросяток.
Три раза хотел застрелиться,
повеситься – вовсе с десяток.

Сошелся с красавицей Анной
на почве житейских вопросов:
она обещала обманно,
что дружбу сведет с паровозом,
копила ненужные вещи
и книги с открытым финалом.
Но ей подвернулся помещик
на «мерсе» пронзительно-алом.

Герой наш, печален и кроток,
бумаги извел больше воза,
глазея тайком на покосы
и косы веселых молодок.
В судебной погряз волоките,
но вроде бы выиграл даже,
и Соню, которая Китти,
с тех пор звал графиней Наташей.

Устав от покоя и лени,
семейной идиллией скован,
хотел он свои накопленья
раздать-раздарить незнакомым.
Но тут заартачилась Китти,
которая будто бы Соня:
достала поношенный китель,
купила гривастого пони.

Герой наш из теплой из хаты
подался в степные просторы
и стал называться махатмой,
создателем вечных историй.