Земля умеет говорить. Иногда она кричит, иногда — стонет.
Если понимаешь, можно узнать многое…
Вот, выехав из маленького городка, ты движешься по широкому асфальту шоссе. В километре справа серебрится штыком стела на вершине пологой горушки среди степи. Красиво… А если прислушаться, то в ковыльном шелесте расслышишь перекаты «рррааа» перебегающей этот километр пехоты, день за днём, неделя за неделей почти всю весну срезанными цепями ложившейся в степи перед высотой. Сколько дней шёл бой за саму Сопку Героев? Когда к ней прорвались — то трое суток. Когда прорвались…
Одиннадцатый километр. Земля как сливочное масло: жирнющий кубанский чернозём. Рядом — лесополосы. Но трактористы здесь пахать не любят: Земля может лязгнуть, выламывая лемех, ржавым куском брони или траком «тридцатьчетвёрки», а то и грозно рявкнуть взрывом. В лесополосе тоже не любят заходить, чтобы посидеть в тенёчке в жаркий полдень. Того и гляди поранишься стеклом от битых шприцов или сталью раздавленных хирургических инструментов. Весной сорок третьего здесь был полевой лазарет. По нему отработали певуны-лаптёжники.
После съезда на второстепенную дорогу, вскоре оказываешься в предгорье. Собственно, горы-то настоящие, хотя и не высоки, не сравнить с Казбеком или Эльбрусом, но и не холмы. Покрыты горы густым лесом. Лес стонет. Больно лесу. Все старые деревья, как ветераны войны, несут в себе когда осколки, когда пули, а когда и вонзённые четырёхгранные штыки.
Ну что, браток, приехали? Дальше на своей легковушке тебе не подняться: по здешнему хребту только лесовозы изредка катаются. Давай-ка загоняй свою технику вон за те кусты на полянке… Эй, осторожнее! Ослеп? Ямы через каждые полтора метра — как раз колесом влезть. Это местные аборигены шурфили. Чего искали? Да черепа. Поляна Привидений называется — здешнее кладбище для унтер- и оберофицеров. Этих гадов, конечно, сюда никто не звал, но и аборигены — уррроды. Моральные.
Пошли потихоньку. По лощине поднимаемся вверх. Слева через каждые несколько метров — просевшие ямы гансучьих блиндажей. Сперва идут жилые: вот у входа — кусок железной панцирной кровати с никелированными шишечками на спинке, а вон там — простреленная полевая печка вермахта. Возле ям куча битой черепицы. Наша, советская, казённая. Выпуклые буквы: «Стан…» «…ская». Грабьармия ради штабного комфорта поснимала крыши со зданий близлежащей станции. Чуть дальше — явно был склад боепитания. Раскиданные мины помалкивают, притворяясь ржавыми восьмидесятиодномиллиметровыми рыбками. Ну их ко псам: сволочные игрушки, никогда толком не понять, стухла такая или нет.
Лезем выше по склону: лощина как-то резко закончилась. Что там брякает? Кто-то повесил на ветку гильзу от артвыстрела горного орудия. По ней секут соседние прутья. Поделом. Здесь, на обратном скате, был орудийный дворик. Гильз этих столько, что хозяйственные гансы даже замостили ими дорожки к окопчику с боекомплектами и к своему блиндажу. Это сколько ж снарядов отсюда отправилось сеять смерть и увечье? Поделом секут…
Перепрыгиваем полураскопанную немецкую траншею. На рыхлой земле на месте бруствера зеленеют гильзы калибра девять миллиметров от эМПэ. Рядом светлеют алюминиевые от вальтеровской ракетницы. Представляешь, как заверещал металлоискатель поисковика над этим местом? Чуть дальше в подошву впивается острый шип и начинает противно дребезжать скрытая слоями опавшей листвы ржавая проволока. Ты наклоняешься, чтобы отцепиться. И видишь белеющую берцовую кость. Шаришь ладонью в листве? Да. Пальцы натыкаются на тазовую кость человека.
Здравствуй, солдат…
Мы пришли за тобой. Пора тебе смениться с этого поста…
На коленях разбираем листву. Боец «верховой», да тут и почвы-то на пол-штыка лопаты. Дальше сплошной камень. Даже засыпанные окопы очищать без кирки — каторга: сплошной гравий, сцементированный серой почвой. Выбираем из земли всё вокруг на три метра ширины. Боец был наш, факт. Костей нехватка: зверьё растащило. Кабаны здешние на человечинке-то жирели, не зря года три после войны, несмотря на голодуху, их в тутошних местах мало кто промышлял. По сорок третьему году боец: вот пуговки с фирменной надписью от американского исподнего, вот подгнивший нож разведчика — непонятно, как его немцы не заметили? Винтовку-то прихватить не забыли… Хорошая по тем временам винтовочка была, хотя и требующая аккуратности: рядышком пустой магазин от СВТ валяется.
Собираем всё в полиэтиленовый мешок, завязываем горловину. Оставляем на ближайшем дереве флажок-метку из алого коленкора.
Ну что, солдат, пойдём с нами. Как тебя звали-то? Никто не скажет. Ни документов, ни смертника, ни вещицы подписанной… Русский солдат теперь твоя фамилия…
С мешком по лесу ходить неудобно. Постоянно цепляемся, приходится обходить особо буйно разросшийся подлесок, аккуратнее перепрыгивать через окопы.
Впереди меж деревьями просвет. Выходим на дорогу. Газопровод прокладывали в семидесятые. По рассказам, у бульдозериста тогда совсем крышу снесло: на каждом метре тяжёлый нож выворачивал железо и кости, кости и железо… Этот «грейдер» тянется ещё километров восемь по самому хребту гор. По нему-то и катаются здешние лесовозы. Вот, кстати, и следы от одного такого…
Слева и справа от дороги кто-то рылся недавно. Выкопано примерно по метру немецкой траншеи. Странно, эта траншея почти перпендикулярна основной массе. Ход сообщения? Похоже. Вон там, где сейчас колючими цепкими джунглями разрослась ежевика, у гансов должны быть пулемётные точки, а дальше — боевое охранение. Почему? Да потому, что сразу за ежевикой здоровенная плешь в лесу: даже не поляна — полянища! Она протянулась по пологому участку склона, будто специально открывая выстрелам тех, кто поднимался по восточному склону. Примерно восемьсот на тридцать метров невысокой травы и редких мелких кустиков… На этой плеши и по всему восточному склону каждый год поднимают солдат. Сейчас — десятками. Вначале, когда только начали сюда приезжать, доходило до сотен…
Пройдя мимо позиций румынского батальона, спускаемся в лощину. В некоторых местах приходится пригибаться, чтобы поднырнуть под поваленным стволом, соединяющим оба склона. Особо запоминай места с яркой зеленью и лесной земляникой! В следующий раз придём сюда с «прибором» — обязательно проверим, на какой-такой органике это всё повырастало. Ибо простреливалась эта лощинка и немчурой и румынами почти до самого выхода…
Видишь раскиданные булыжники? Это мы разобрали «дольмен». А что такое? Сами сложили, сами и разобрали. Боец у нас там лежал. Вроде как во времянке: не было возможности вынести останки, пришлось по второму разу возвращаться.
Что такое? А, патроны? Трёха, штук сорок россыпью. А вот и железная пуговка. Похоже, это — того самого бойца, из «дольмена». В противогазной сумке носил, сдаётся. Точно, вот и пряжка характерная…
Что это за засечки на деревьях? А ты под деревья глянь. Видишь? Это могилы. Санбатовское кладбище. Официальное захоронение, между прочим. Сам медсанбат чуть дальше был — у речки. Нет. Не разбомбили. Хотя снаряды залетали, не без того. Да тут они везде летали…
О! Чуешь? Дымком пахнет! Значит, что? Прально, костёр. А где костёр, там что? Кулеш. Ну, раз такое дело — так за кулешом да чаем и мы не подкачаем. Верно я говорю?
Шуршат поблизости лопаты, брякает походная посуда.
Выходим на полянку. Кругом — знакомые чумазые лица и разномастное обмундирование. Прислонённые к деревьям лопаты и кирки, чей-то «минак»…
— Здорово, хлопцы! До сэбе примете?
— Вот это да! Какие люди!!!
Пришли.