ГЛАВА 1
Степан
«Судьба играет человеком, она изменчива всегда, то вознесёт его высоко, то бросит в бездну без стыда». Права старинная песня, права… Когда-то я прошёл путь от босоногого мальчишки из перебравшейся с Терека в Грузию от расказачивания старообрядческой семьи до уважаемого пенсионера, ветерана Отечественной войны, отца достойных дочерей и деда полудюжины внуков и внучек. А потом вдруг – удар дубинки озверевшего омоновца, падение на ступеньки эскалатора московского метро – и я, точнее, моё сознание – в голове разве что не нищего, малолетнего скомороха из ватажки, днём веселившей «почтеннейшую публику», а вечерами промышлявшей на тёмных улицах ножиками и кистенями… Нечем хвалится. И вот – сперва соучастие в бунте, спровоцированном боярами Шуйскими, потом – помощь «контрреволюционерам» в подрыве ворот Фроловской, она же – Спасская – башни, контузия… Повезло, что попался на глаза царю, по приказу которого попал на службу в Конюшенный приказ помощником конюха, да ещё и удостоился аудиенции в царском кабинете. Вместе с другими молодыми кремлёвскими прислужниками «поднялся по социальной лестнице» - стал артиллеристом в первом Красно-Московском полку нового строя. Мало того: оказывается, моё участие в штурме Кремля не было забыто и во время празднования Семёнова дня, приходящегося на первое верасня и считающегося первым днём года, меня, вместе с другими такими же «контрреволюционерами», наградили памятным знаком, а за подрыв ворот царь лично вручил медаль «За отвагу».
Ну да, медаль «За отвагу» в семнадцатом веке. Потому как самодержец нынче на Руси – своеобразный. А теперь, по прошествии почти трёх месяцев, я ношу уже не простой солдатский кафтан, а новый, командирский, с тремя обшитыми золотым галуном клапанами-«разговорами» на груди и тремя же полковничьими прямоугольниками на нарукавном клапане. Мало того: на торжественных построениях за мной следует конный знамёнщик, к древку копья которого освящёнными гвоздиками приколочена моя личная хоругвь: треугольное зелёное полотнище с православным крестом на Голгофе на одной стороне и идущим на задних лапах геральдическим золотым львом на другой. А так высоко судьба меня подкинула второго верасня, в день, когда поручик Вознякович приказал прекратить работу на постройке порохового погреба, привести себя в порядок и вместе с посыльным из Кремля скакать в Москву, ибо «Государь требует пред свои очи!».
Сильные мои подозрения, что наш царь-батюшка Димитрий Иоаннович, подобно Стёпке Пушкарёву, в разум которого я угодил, тоже является носителем сознания человека из будущих времён, причём времён послереволюционных, раз уж ввёл в войске суконные шлемы-богатырки с пятиконечными звёздами, явно подавая этим знак иным возможным «вселенцам», оказались абсолютно верны. Мало того: внутри двадцатипятилетнего царя находился мой фронтовой друг и однополчанин, храбрый кавалерист, миномётчик, а в мирные годы – инженер средств тяги – паровозов, а впоследствии и тепловозов – Дмитрий Умнов. Шанс поработать царём выпадает даже не один на миллион, а гораздо реже, а вот на Митю такое свалилось без его желания. Но раз попал – то уже ничего не поделаешь. Тем более, что в нашей истории царь Дмитрий Иоаннович, или, как его «проходят» в школах будущего, Лжедмитрий Первый, был убит в тот самый день, когда Умнов оказался в его мозгу. А значит и спасение, и победа над боярами-путчистами, и начавшиеся изменения в стране – это уже плоды деятельности товарища Умнова. Он у нас человек опытный и толковый, сумел в будущем дотянуть аж до девяноста пяти. Может, и до сотни бы дожил, если бы в его квартиру не попал украинский снаряд. Но что вышло – то вышло.
Когда взаимное опознание состоялось и радостные объятия с воспоследовавшими «ста граммами медку за встречу», а также рассказы о том, как мы оба жили в будущем с момента расставания в девяностом году остались позади, оказалось, что пролетело уже два часа. Раздался осторожный стук. Отвлекшись от разговора, Дмитрий подошёл к двери, и, слегка приоткрыв её, недовольно произнёс:
- Сказано было: без зова не тревожь! Чего тебе, Григорий Богданович?
Ответ прозвучал невнятно, я уловил на слух только «Воронеж» и «по Дону».
- Добро. Давай сюда. И больше не мешайся. Дело у меня сейчас тайное! И вели сказать, что трапезовать пока не желаю, пускай только на царицыну половину кушаний подают, мне не до того!
Закрыв дверь на щеколду, товарищ царь небрежно сунул на настенную полочку полученный от «секретаря» свиток и вернулся к столу. Присев на край, пояснил:
- Воронежский воевода отписку прислал, дескать, армия, наконец, город и окрестности покинула и по Дону спускается к Азовскому морю, или, как его сейчас именуют, Сурожскому. Будут там на Мёртвом Донце крепость возводить и туркам с татарами жизнь портить. А то ведь классик про те места сбрехал, а это не дело.
- Какой классик? В каком смысле сбрехал?
- Да наш, родимый, Пушкин Александр Сергеевич. «Там русский дух, там Русью пахнет» - он же написал? Он. А там пока что не Русью, а только русскими рабами пахнет, на Лукоморье этом проклятом.
- Опять не понял. Причём тут Пушкин?
- Всё, который с Сириуса – тому больше не наливаем. Ты, Стёпа, с этим организмом пить совсем разучился: соображалка начисто отключается. Пушкин писал про Лукоморье, на котором дуб зелёный с цепным котом. Не знаю, насчёт дубов и котов, а Лукоморье – это тот самый залив, который в наше с тобой время назывался Таганрогским. И цепи там присутствуют, потому что татары и ногаи рабов пригоняют не только в Крым, но и в турецкий пока что город Азов. А залив этот, так же как Сурожское и Чёрное моря сейчас полностью контролируются турецким же флотом. Азов нам, конечно, брать придётся: его в нашей истории казаки через тридцать лет своими силами бы захватили, да потом, после героической обороны всё равно пришлось оставить, а Пётр Первый потом ещё дважды осаждал. Хотя и он отдал обратно, но это уже из-за собственной дурости. Но пока стоит задача усложнить туркам жизнь на море. Донские казаки разбойнички профессиональные, вот пусть и поплавают, пограбят вволю. А новая крепость будет для них укреплённой базой. Ты же про пирата Блада читал?
- Нет. Кино смотрел как-то. Не понравилось.
- Ладно, неважно. А важно, что Блад и прочие пираты тоже на острове базу имели. А остров был, если не путаю, французской колонией. Так и тут: пусть казаки пиратствуют, а нахапанное везут в русскую крепость.
- Думаешь, турки будут вот так вот просто сидеть и любоваться на такое безобразие? – скептически осведомился я.
- Нет, конечно. И именно на случай их недовольства туда движется два не самых слабых войска. Одно – к Лукоморью, а второе, под командованием Фёдора Шереметева – строить город на месте Ростова. На Дону, понятное дело.
- Да, Митя, ты, как я погляжу, большим стратегом стал, куда там маршалу Жукову вместе с Рокоссовским. Армию – туда, армию – сюда, Ростов, вон, построить приказал. Мы тот Ростов с тобой в сорок третьем году вместе брали, а потом на проклятом Миус-Фронте оба чуть не загнулись – а теперь ты, оказывается, его отец-основатель.
- Это ещё что! – Ухмыльнулся мой старый друг. – Ещё и Петроград строить станем. Почти там же, где и Пётр: на месте Кронштадта. Там как раз сейчас граница со шведами проходит, прямо по тому самому острову: часть наша, часть – ихняя. А ближайшее укрепление – Орешек на Ладожском озере у истоков Невы. Семьдесят вёрст по прямой, а прямо там никто не ходит. А с учётом того, что Нева для морских кораблей непроходима – пороги там – то без крепости с морскими причалами и складами даже неприлично. Формально выход на Балтику у России есть – через Орешек и Иван-Город, а на деле – шиш! И там и там до моря чёрт-те сколько плыть по речному мелководью, на расстоянии пистолетного выстрела от сопредельной стороны.
- Придут шведы – и капут твоему Питеру.
- Что придут – это я ни разу не сомневаюсь. Но не сразу. Там, у нас, я большим любителем чтения был: Пикуль, Алексей Толстой, Степанов, Купер… Ну да ты знаешь, сам же у меня в квартире бывал. Много всякого чтива было. Так вот среди прочего полезного и бесполезного, вычитал я там, что город Орешек шведы захватили на другой год после того, как Пожарский с Мининым польско-литовских оккупантов вот отсюда, - он топнул по половице, - из Кремля выперли. А выперли их в тыща шестьсот двенадцатом, аккурат на праздник седьмого ноября , почему и запомнил. В том Орешке под конец, если верить шведам, в живых осталось всего двое защитников, и оба раненые. Но до этого ещё больше шести лет.
И вот что я тебе, Стёпа, хотел сказать по этому поводу… - Дмитрий взял со стола уже уполовиненную нами китайскую сулею с длинным, но притом широким горлышком и плесканул немного мёда по серебряным стопочкам. – Будем! – отсалютовал он и продолжил:
- Уж не знаю, кто нас с тобой оттуда выдернул и засунул в эти вот организмы: бог ли –а если да, то ещё вопрос – какой именно, инопланетяне ли или вообще наши далёкие потомки, освоившие перемещение во времени и пространстве. Но факт в том, что оказались мы здесь в один и тот же день, а возможно, что и в одну минуту – незадолго до смерти наших прежних теловладельцев, если так можно выразиться. Тебя, как ты рассказываешь, должны были пристрелить во время нападения на усадьбу с ляхами во время мятежа, меня – так и вообще закатувать и бросить, а когда выяснилось, что тело гнить и разлагаться не собирается, как нетленные мощи , порубить на куски, сжечь и пеплом из пушки бабахнуть. Но мы с тобой кое-как выжили, что не может не радовать. Ещё до того, как сообразил, что в теле Степана Пушкарёва «засел» ты, и думал, что больше в этом веке современников наших нету, я много думал, с какой целью сам оказался в организме царя – уж не знаю, всамделишный ли Димитрий был сын Ивана Грозного или нет – сам он, пока его сознание не растворилось полностью, оставив ряд полезных умений, был уверен, что самый натуральный, да и признали его многие, включая мать – вдовствующую царицу. Лично я в той своей жизни не задумывался даже о царской короне. А спросили бы прямо – отказался бы. Это ж жуткая ответственность. А я – простой старшина, мой «потолок» - начхоз уровня роты или начальник цеха на заводе. Но вот только никто меня не спрашивал. Тебя, собственно, тоже – только тебе вместо царя скоморох достался, а у скоморохов всё же жизнь попроще…
Думал я, думал и надумал вот что: Дмитрий, на месте которого я оказался, он, может, и неплохой человек был и монарх толковый: меньше, чем за год правления довольно много полезного сделать сумел. Но и напортачить успел немало: и в войну несвоевременную ввязался с Крымом, и казну государства растряс крепко, а главное – наплевал на бдительность и внутреннюю безопасность, в результате - не только допустил переворот и своё убийство но и создал возможность для активизации Смуты на Руси и иностранного вторжения. Ведь после свержения годуновской династии дела на Руси только-только начали налаживаться – а тут бац! И снова понеслась по кочкам! Этот-то Дмитрий хоть какую-то видимость законности имел, допускаю даже, что и вправду был Рюриковичем. А после убийства на престол сперва мудак Василий взобрался, который всё просрал и в итоге в польский плен угодил, где и скапутился, потом польского королевича пригласили – к слову, вся «элита» ему присягнула, от патриарха до последнего сотника. А вокруг ещё с полдюжины всяких – эти-то точно самозваные – Лжедмитриев барагозило. И да: с выбором на престол Михаила Романова вся эта Смута – а по-простому – гражданская война – ещё несколько лет продолжалась. Западные области у нас ляхи отняли, замучились после возвращать, северо-западные – шведы, крымчаки на Русь за добычей и рабами как на работу почти ежегодно ездили. Не удивительно, что ко временам Петра, несмотря на все усилия за целый век, Россия крепко от Европы отстала.
И тот – или те, не знаю – кто меня в царскую тушку перебросил, по-моему, хотят эту ситуацию переиграть, как партию, в которой за фука шашку прозевали. Логично рассуждаю?
- Ну… Пока да.
- И мне так кажется. Потому подумал я, подумал – и решился впрячься в эту русскую тачанку коренником, чтобы выдернуть из грязюки.
А потом и о твоём вселении в мозги к Пушкарёву догадался. А сегодня, Стёпа, ошалел от счастья, когда узнал, что Пушкарёв – это ты, а не какой-то посторонний тип, от которого неизвестно, чего ожидать. Порадовали меня те, кто нас сюда направил!
- Так и я рад не меньше, хоть ты теперь и эксплуататор трудового казачества, не считая иных-прочих сословий.
- Я тебе дам «эксплуататора»! Живо наряды по конюшне вспомнишь и как подворотничок правильно пришивать!
- Так точно, товарищ царь! – Я дурашливо – сказался хмельной медок да без закуски – вскочил со стула и вытянулся. – Виноват, дурак, исправлюсь!
- То-то же…
Ладно, боец, шутки – это хорошо, но я о серьёзном хотел поговорить. О тебе. Был бы ты просто Стёпка Пушкарёв, сирота и местный уроженец – и судьба твоя была бы понятна. Солдатская служба, войны с походами, за геройство и старания дослужился б ты до урядничьих чинов, а может и в командиры бы с годами выбился. А там бы женился на ком, вышел в отставку, прикупил хуторок или лавочку торговую, детей-внуков бы завёл. Если б не помер или на войне бы не убили. Сам понимаешь, у России врагов всегда хватает, так что воевать не раз придётся.
Но ты – не местный уроженец. То есть телесно – он, а на деле – капитан Советской Армии в отставке и геолог.
- Не геолог. С геологами ездил, нахватался у них по верхам. А так – водителем вездехода до шестидесяти проработал.
- Тоже дело. Но в любом случае ты мой друг и фронтовой побратим, и потому относиться как к рядовому солдату к тебе я не могу. Тем более, что, возможно, до конца жизни никого больше из тех, кого знал в Советском Союзе, не встречу. А потому, Стёпа, вижу я для тебя три пути, не считая участи рядового солдата. Первый – увольняем тебя из армии, я выделяю тебе приличную по здешним понятиям сумму денег – и ты волен делать что хочешь: хочешь торгуй, хочешь – землю паши – правда, до Волги свободных земель давно нет, а вот дальше – хоть до Тихого океана! Можешь где-нибудь на Урале залежи минералов найти – не зря же ты «у геологов нахватался». Ставь рудник, заводик строй и богатей на здоровье. Даже золото не обязательно добывать: той же меди достаточно будет или стали с чугуном. Сейчас в России с металлами полная задница, кроме хренового железа – почти всё импортируем. А ведь мы с тобой знаем, что залежей в стране огромное количество, вот только залегает почти всё слишком глубоко, лопатами не доковыряться. Второй вариант начинается так же: отставка, получение денег – и езжай за границу. В Европе, правда, перманентно войны идут, пока в ограниченных масштабах, но не так далеко и до Тридцатилетней, где почти все государства схлестнутся на почве религии и раздела владений и доходов. Можно, конечно, уплыть в Америку, Африку или вообще Австралию открыть – но чем Австралия лучше Сибири? Там кенгуру, тут – медведи, зато весь центр континента там – пустыня… К турками или персам перебираться – тоже шило на мыло менять: к христианам там отношение строгое, налоги большие и вообще унтерменшами, как гитлеровцы, славян считают. Даже слово специальное выдумали: «райя»! А захочешь в мусульманство перекреститься – всё равно до конца доверять не станут, предателям нигде веры нету, да ещё и мулла при обрезании может по нечаянности лишнего отрезать. Ну, это я шутю так, не обижайся.
Но есть и ещё одно предложение. Третье. Впрячься в нашу тачанку пристяжным – и тянуть её нам вместе до победного конца. Ну, или до какого получится.
- В соправители зовёшь? Не получится. Два Лжедмитрия на одну Россию – это уже перебор. Хотя отставка и жизнь на сибирском хуторе с золотым рудником меня отчего-то не прельщает, как и эмиграция. Видел я ихнюю Европу в сорок четвёртом-сорок пятом – не впечатлила. Болгары ещё ничего, отлично к нам относились, а вот румыны с мадьярами – дрянь народишко. Вороватые больно. А в Америки с Австралиями совсем не хочу: делать там нечего, да и по океану сколько плыть? А ненароком морская болезнь приключиться? На что мне позорится?
- Так я позорится и не заставляю. Ты мне вот что скажи: твоё новое тело – оно как? Родинки, шрамы есть? Может, спина поротая, рубцы остались?
От неожиданного вопроса я растерялся.
- Ну, рубцов точно нет, шрам давний на ноге имеется. Родинки… Ну, подмышкой одна есть, на бедре тоже… А так – если на спине и есть, то не прощупываются. А зачем тебе это?
- Да так… Видел в одном дурацком фильме, что поротых в цари не принимают. Может и враньё, а может и правда, мало ли.
А ты в Болгарии долго пробыл? Язык знаешь?
- Так весной сорок пятого после госпиталя послали инженерно-сапёрным взводом командовать, там и Победу встретил. Там в Южной группе и прослужил до самого её расформирования . Потом в Союз перевели: сперва в Северо-Кавказском округе служил недалеко от Астрахани, потом – в Киевском. А там Хрущ Кукурузный офицеров-фронтовиков из армии ссаными тряпками погнал – и пришлось переходить на мирные рельсы: на службе-то рельсов заслужить не удалось.
Болгарский-то понимать – понимаю, если, конечно, не шибко быстро болтают. Всё-таки братушки. Да и «сестрички» там очень даже ничего. А вот писать даже и не пробовал. Да и с тех лет малость подзабыл: раза два всего с болгарами в Союзе пообщаться пришлось. Раз – строители болгарские у нас здания возводили, общался периодически, а другой раз – старый знакомец Стойчо Иванов с семейством в турпоездку в Ленинград приезжал, у меня останавливался. Тогда и заметил, что по мелочи слова забываться стали.
А ты этим с какой целью интересуешься?
- А интересуюсь я с целью неправильной и нахальной до изумления, но, тем не менее – нужной. Будем из тебя, Стёпа, царевича делать.
- …?...
- Ты лицо попроще сделай. Понятно, что усыновлять тебя не стану. Лжецаревичем будешь. Не русским, но вполне православным.
- Мить, у тебя от государственных забот не того? Мозги не сдвинулись немножко? Какой, в сранду, царевич???
- Обыкновенный, Стёпа. Болгарский. Во-первых, потому, что ты хоть как-то язык знаешь и вообще бывал в тех краях. А во-вторых, потому, что Болгария – она, конечно, сейчас оккупирована турками, но царство-то православное. Мало того: именно болгары не так давно, при царе Фёдоре, присылали своего епископа к московскому патриарху, так сказать, с дружеским дипломатическим визитом, как к равному среди прочих патриархов.
Но дело не только в этом. Ещё в СССР я в каком-то журнале прочитал, что последний болгарский царь – именно болгарского, а не немецкого происхождения – умер в России в начале семнадцатого века. Здесь же – вспомнил и распорядился уточнить: захотелось пообщаться, думал, может быть, что-то полезное про турок узнаю, враги всё-таки. Не узнал, к сожалению. Оказалось, такая история: семь лет назад, чуть больше, болгары в очередной раз восстали . Это у них национальная традиция такая – восстания против осман. Понадеялись на помощь, которую им пообещали австрияки. Провозгласили своего боярина Фёдора Балину царём под именем Шишмана Третьего. Он тем, прежним болгарским царям Шишманам вроде бы родственником приходился. Но турки болгар традиционно же разгромили: они вообще все восстания подавляли до тех пор, пока Россия в тыща восемьсот семьдесят седьмом на помощь не пришла. Мой родной дед там участвовал, заслужил Георгиевский крест за Плевну и медаль, так что эту историю я сызмальства знаю. Но дело не в том, когда Болгарию освободили, а в том, что в этот конкретный момент разбитые повстанцы вместе с семьями бежали за границу. Кто-то в Валахии осел, кто-то у австрияков, а вот царь Шишман добрался до Руси. Поселился в Смоленске, где и помер четыре года назад во время эпидемии чумы со всем семейством. Ну да земля им всем пухом, но тут такое дело: у этого Шишмана-Балины был сын. Угадай, как его звали?
- И гадать не стану. Раз ты такие политесы развёл, то, наверное, так же, как и меня?
- Почти верно. Ты – Степан, он – Стефан. Правда, он должен быть помладше, но кто того Стефана в Москве видел? Отож.
- То есть ты, товарищ Лжедмитрий, предлагаешь мне стать Лжестефаном и идти освобождать Болгарию? Вроде бы и не дурак… Ты хоть подумал, сколько топать от Москвы до той Болгарии? Да ещё и с боями?
- Не бузи, Стёпа. Никто тебя в Болгарию не посылает. Но мы сейчас живём в сословно-классовом обществе, более того – в обществе феодальном! И простолюдин здесь сам по себе не значит ничего по сравнению с самым нищим из дворян, а дворянин молчит в тряпочку в обществе бояр. Да и бояре меж собой постоянно грызутся и местничают, подковёрная возня хоть и уменьшилась после разгрома Шуйских и их подельников, но никуда не исчезла. А ты, Степан Тимофеевич, нужен мне до крайности, и как друг, и как правая рука. Ты пойми: три месяца прошло с тех пор, когда в нашей с тобой истории моего предшественника убили и всё понеслось по наклонной. Мы же с тобой – выжили. Но я – не Пётр Первый и попросту не могу провоцировать недовольство, ставя тебя на место, куда Пётр поставил Алексашку Меншикова! Тот – торговал пирогами, ты – скоморошествовал – куда уж демократичнее! Но – не могу. Пока. И не хочу такого. И именно поэтому нужно чтобы ты, мой соратник, считался человеком высокого происхождения. Желательно – выше всех этих представителей побочных ветвей Рюриковичей и Гедиминовичей. И при этом – человеком со стороны, не опутанным здесь родственными связями. Достаточно того, что Шишманы как-то очень запутано находятся в родстве с ныне царствующей династией через Великую княжну Софию Палеолог, да и то, как говорится, седьмая вода на киселе. Ясно теперь?
- В общих чертах. То есть отказа ты не примешь?
- Почему не приму? Мы говорили и возможных вариантах твоей судьбы. Выбор за тобой. Но было бы правильно – я так думаю – чтобы рядом с русским царём Дмитрием был и болгарский Стефан.
Воцарилась тишина. Я раздумывал, мой друг терпеливо ждал. Наконец, я решился:
- А, сгорел сарай, гори и хата! Где тут в царевичи записывают?
