Внимание! Большинство названий населённых пунктов являются вымышленными, а образы героев - собирательными. Все совпадения с реальными людьми и современными событиями - случайны. Вместе с тем в произведении упоминаются реальные факты отечественной истории 1914-1929 годов.

Клад есаула Жидюка

Большим пальцем взвожу курок револьвера. Потемневшие деревянные щёчки рукояти удобно лежат в ладони, оружие словно продолжение руки обличающе указывает в направлении лица ненавистного миллионам президента великой страны. Чуть задержав дыхание, плавно, как учили, крайней фалангой пальца выжимаю тугой спуск… Выстрел! И в ту же секунду тупоносая нагановская пуля, преодолев расстояние в тридцать шагов, впивается чуть выше и правее переносицы лучшего немца двадцатого столетия.
Я – преступник. Если меня арестуют, то будут судить и посадят с девяностодевятипроцентной вероятностью. К сожалению, посадят не за уничтожение того, чья прикреплённая кнопками к доскам старого ящика, в какие собирают фрукты-овощи фотография из цветного журнала красуется теперь аккуратной дыркой в лобешнике. Ну нет у отставного капитана возможности подобраться к нему на дальность прямого выстрела. Так что журнальная фотка для меня – всего лишь мишень для стрелковой подготовки.
Нет, слава нового Рамона Меркадера или Николая Кузнецова мне «не грозит». Срок мне дадут – если, конечно, посадят – за приобретение и хранение огнестрельного оружия. Естественно, незаконные, по мнению государства. Наше государство ничего не имело против оружия в моих руках, когда вчерашним студентом-историком я принимал Присягу, «учился военному делу настоящим образом», «контрабасом» воевал с грызунами, а по окончании срока контракта, посверкивая солдатской «Отвагой» на груди и буковками «К» на погонах, постигал офицерскую науку. А ведь тогда, помимо автомата или табельного пистолета, у меня имелся доступ к самоходным артустановкам, которые если уж бахнут – так бахнут! «Но потом», как сказано в известном телефильме. Жаль, что в результате ДТП, после которого я ослеп на левый глаз, меня уволили из рядов, на прощание добавив по четвёртой звёздочке на погоны, а штатская жизнь одарила почётным прозвищем «Кутузов».
Прозвище это через несколько лет стало моим боевым позывным, когда я оказался среди защитников Донбасса. Грамотные артиллерийские офицеры там были в цене, а глаз…Что глаз, если против общей беды поднялись даже заставшие войну в Афгане шестидесятипятилетние деды и многие женщины?
Много я там увидел людского горя, да и сам хлебнул боевых будней полной ложкой. Военный быт не имеет ничего общего с комфортом, да и постоянные бои и перестрелки не дают расслабиться. Во время одного такого обстрела я и словил свой осколок, частично выломавший два нижних ребра и угодил в госпиталь.
Вот уж точно: не было бы счастья, да несчастье помогло. Ранение своё я воспринял, как «второй звонок» от Судьбы, решив про себя, что пора прекращать играть с Госпожой Смертью в салочки: понятное дело, что рано или поздно она догонит и осалит, но, как говаривал красноармеец Сухов, «лучше всё-таки помучиться» подольше. И вот на второй день после того, как меня перевели в палату выздоравливающих, произошло очень важное в моей жизни событие. Тихонько открылась белая дверь и вслед за палатной медсестрой в проёме появилась она.
За прошедшие годы Оксана Корженко, конечно, изменилась. Немного, на пару-тройку сантиметров, подросла, оформилась, слегка располнела – не до безобразия, как это, увы, порой бывает с женщинами, а до состояния «дамы, приятной во всех отношениях». Тёмно-русые волосы удлинились и вместо причёски «каре» опустились до уровня ключиц, а на симпатичном, я бы даже сказал, красивом, лице появились небольшие морщинки. Мы пять лет, до моего десятого класса, проучились с Оксаной в одной школе и жили в соседних домах, только она была двумя годами младше. Наши отцы с разницей в один год заканчивали одно военное училище, но вновь встретились в одном гарнизоне уже успевшими потянуть лейтенантскую лямку серьёзными, обстоятельными мужчинами. Словом, Ксанка Коржик была моей первой любовью. Так бывает: Судьба раскидывает людей, Судьба же их и сводит. Майора Корженко направили служить в Германию, в Западную группу войск, и с ним уехало всё семейство. С тех пор наши пути-дорожки не пересекались. На единственной встрече одноклассников, где я побывал, – на деле там собрались не совсем одноклассники, а выпускники всех четырёх «параллелей» нашей школы, но не называть же муроприятие «встречей параллельщиков»? – кто-то обмолвился, что встречал Корженко в Киевском госуниверситете. Но с той встречи одноклассников уже столько лет утекло, что универ Оксана могла с тех пор закончить несколько раз подряд…
Когда я её окликнул, Оксана не сразу поняла, кто к ней обращается. Действительно, мудрено узнать в пропахшем лекарствами дядьке со старым шрамом на щеке и прикрывающей по-пиратски левую глазницу круглой кожаной блямбой на резинке прежнего Борика-Историка! Вообще-то «Борик», это не имя: родители назвали меня в честь дедушки, Константином. А вот фамилия моя – Борисоглебский. По семейной легенде именно оттуда, из-под Воронежа, нашего предка-однодворца не то при Александре Первом, не то при брате его Николае Павловиче, «поверстали», как тогда говорилось, в казаки и переселили с несколькими сотнями таких же как он, «со чады и домочадцы» охранять пограничную тогда Кубанскую Линию от мусульманских набегов. Полностью «Борисоглебский» школьникам выговаривать было лениво, вот и сократили сперва до «Борика», а после того, как я начал успешно участвовать в исторических олимпиадах вплоть до областного уровня, прозвище переделали в «Борика-Историка». На истфак я после школы и поступил, только вылетел с треском в начале третьего курса за драку с «джигитами с Юга» и практически сразу оказался призванным в ряды «непобедимой и легендарной». И это мне ещё повезло, поскольку в те времена в нашем государстве случилось осеннее обострение «борьбы с экстремизмом», а поскольку в стычке пара «джигитов» оказалась немножечко побитыми, этому событию кто-то решил придать вид «межнационального конфликта на почве ненависти». А эта формулировка грозила уже неиллюзорным сроком, заметно большим, чем просто за нанесение «тяжких телесных». Истфак я закончил уже много лет спустя и, увы, только в заочной форме. Но, тем не менее, теперь я имею диплом не только о военном образовании, но и о гуманитарном: хоть ЧОП открывай, хоть в депутаты выбирайся…
Ну да ничего, опознались. Как раньше писалось в газетном официозе, «встреча прошла в тёплой, дружеской обстановке». Оказалось, Корженко, - впрочем, уже не Корженко, а Кривоустова, - привезла раненым гуманитарную помощь, в качестве каковой послужила одежда из её магазинчика, оставшегося от покойного мужа. Поскольку размеры были разные, она захотела, чтобы пострадавшие защитники Донбасса сами выбрали себе подарки, вот и уговорила допустить её в палаты. И тут – такая встреча.
Всё оставшееся мне на долечивание время Оксана приходила ко мне почти ежедневно. Разговаривали, делились пережитым за минувшие годы, вспоминали счастливые школьные денёчки…
Она осталась в этом городе одна: ушедший в четырнадцатом в ополчение муж был тяжело ранен и умер дома зимой пятнадцатого года, а через несколько месяцев скончалась и свекровь. За сыном Антоном приехал на своей «Ниве» дед, Игорь Иванович Корженко, и увёз к себе в Смоленскую область. Оно и разумно: если есть возможность эвакуировать ребёнка, то незачем подвергать его опасности в постоянно подвергающемся обстрелам городе. Оксана долго пыталась продать доставшиеся по наследству частный домик с участком и помещение магазинчика, но за то и другое предлагали совсем уж смешные копейки. Она уже совсем было отчаялась и собралась в итоге отдать недвижимость «за сколько дадут», но внезапно нашёлся предприниматель-армянин из России, который предложил за магазин сумму хоть и меньшую, чем запрашиваемая, но не совсем уж нищенскую подачку, причём часть – наличкой в СКВ. Помещение перешло к новому владельцу, а остатки нераспроданного товара Кривоустова-Корженко перевезла домой. Выкидывать вещи не позволяла национальная прижимистость и уважение к материальным результатам человеческого труда, везти в Россию было не на чем, да и накладно – а раненые в госпитале и старики в доме престарелых принимали оксанины подарки с искренней благодарностью. Узнаю прежнюю Ксанку, добрая душа.
Я, возможно, и балбес, однако слово за слово, одно об другом – и накануне выписки я обнаглел и предложил Оксане плюнуть на всё и перебраться ко мне. В конце-то концов: за годы студенческо-солдатско-офицерской жизни с созданием семьи у меня как-то не сложилось, не те в общагах да казармах бытовые условия, которые по нраву молодым и миловидным девицам. А когда окривел и был комиссован из армии, то вообще стал стеснятся знакомств с противоположным полом. Слишком часто улавливал брезгливо-испуганные гримаски, мелькавшие на женских личиках при взгляде на мою исковерканную шрамом и наглазной повязкой физиономию. А я такое отношение к себе терпеть ненавижу.
А тут – взял, да и позвал. Как там говорил Петруха во всенародно любимом фильме своей Гюльчатай? «Это ничего, что ты там чьей-то женой была, ты мне по характеру подходишь. Я шустрых люблю». Примерно этими словами и выразился. И что удивительно, получил согласие. Минуты через три.
Вот только потом было долгое обсуждение всяческих нюансов и препятствий. Сам-то я перед поездкой на Донбасс жил на съёмной квартире, будучи прописан в у родителей и работая при этом вторым замом директора одного из ЧОПов. Соответственно, работы и отдельного жилья с тех пор лишился. Стеснять уже сильно немолодых родителей, приведя в их «двушку» в доме дореволюционной постройки обретённую женщину с двенадцатилетним пацаном – это для взрослого мужчины сильно неправильно. На некоторое время нас, конечно, приютят, но ведь и совесть – тоже хорошее дело… Кое-какие накопления, понятно, имеются, но хватит ли этих денег на приличное жилище даже при наших далеко не московских ценах – большой вопрос. Оксана заикнулась было о том, чтобы перебраться к её родителям на Смоленщину, но я отмёл этот вариант. Ей по факту всё равно придётся обживаться на новом месте, оформлять гражданство, записывать Антона в школу и прочее и прочее и прочее. А потому не имеет большого значения, под Смоленском она окажется или на Кубани: всё равно придётся начинать почти с нуля.
А у меня за прошедшие с момента увольнения из армии годы в городе и окрестностях уже сложились знакомства, связи, контакты, да в суете с переездом с одного конца России на другой смысла не вижу. У нас, слава всем богам, если те, конечно, существуют, пока что мир. Никто артой по городам не лупит и натовские танки вместе с евронаёмниками по российской земле не раскатывают, в отличие от бывшей Украины. Жильё и новую работу я себе найду, даже не сомневаюсь: руки пока что на месте и голова немного соображает. В бизнесмены, правда, лезть не хочется: там по-честному много не заработать, ну а на хлебушек с маслом у нас и наёмный работник способен заработать, благо, на дворе не тыща девятьсот пятый год, когда рупь в день для пролетария хорошими деньгами считался. А там и Оксана, как на новом месте обживётся, куда-нибудь пристроится, голодать не станем.
Так рассуждал я четыре с небольшим месяца тому назад, сидя на скамейке в госпитальном палисадничке рядом с бывшей моей первой школьной любовью женщиной, которая только что ответила согласием на моё предложение. Дней десять после выписки я прожил в оксанином домике. Впрочем, как «прожил»? В основном только ночевал: дни были заняты суетой подготовки к увольнению из «рядов», а также хлопотами по поиску покупателя на эту малоликвидную недвижимость. Как ни странно, дом с участком Оксана всё-таки продала, хоть и за четверть цены, если сравнивать с однотипным жильём на Кубани. Клиента я нашёл по знакомству: им стал знакомец одного из моих ребят с батареи. Покупатель оказался местным бизнесменом, которому не повезло: в его прежнюю квартиру влетел снаряд и хотя никто не пострадал, жить семейству в ней стало невозможно. И вариант с приобретением «занедорого» дома в малообстреливаемом частном секторе его более чем устроил.
Разобравшись с оксаниными проблемами на Донбассе, мы вдвоём переехали к нам на Кубань, откуда Ксанка тут же рванула «знакомить» меня со своими родителями (ага, как будто в прежние времена они меня пять лет подряд в упор не видели) и забирать Антошку. По километражу маршрут, конечно, получился длиннее, зато безопаснее, поскольку не пришлось рисковать, добираясь на перекладных по территории народных республик, рискуя угодить в неприятности гораздо более серьёзные, чем поломка автобуса или штрафы гибддешников.
Свадьбу скромно, по-семейному, сыграли через три месяца, арендовав на вечер зал в небольшом кафе неподалёку от родительского дома. На своей «Ниве» приехали старшие Корженко, её брат прислал из Тюмени поздравление и приличную сумму в качестве свадебного подарка младшей сестрёнке. С моей стороны собралась вся ближняя родня: кроме сестёр с семьями и родителей, наконец-то выбрался из Ленинградской станицы дедушка Яша, в миру Иаков Петрович Ковалёв, участник боёв в Венгрии в пятьдесят шестом. Он приехал на машине другого своего внука, моего двоюродного брата Митьки, и как всегда решив показать себя во всей красе, появился в казачьей форме, но со старыми старшинскими погонами танковых войск и красной звёздочкой вместо овальной кокарды на папахе. Несмотря на свой казачий активизм, дед Яша у нас – упёртый коммунист-сталинист и, несмотря на возраст, за плохое слово про Генералиссимуса СССР вполне способен огреть любимой кизиловой палкой кого угодно, невзирая на должность. Как-то раз от него даже депутату местного пошиба досталось. На этой почве, к слову, он расплевался с местным «организованным казачеством», которое ударилось в монархизм головного мозга со спазмами кубанского сепаратизма и ушёл из, цитирую, «этой шарашкиной конторы».
Вот Иаков Петрович-то и подал идею, как разрешить назревшую над нашей новой семьёй жилищную проблему:
- Ты, Костька, дурень! Вот что ты упёрся в свой город? Городские цены – они не по твоему карману, сам должен понимать!
- Да понимаю всё, деда, но куда деваться? Ищу вот варианты, но пока безуспешно.
- Куда, куда… Закудакал. Куда надо! У вас несколько станиц вокруг города, и к каждой шлях асфальтовый идёт. Вот и ищи хату по станицам. Митька, вон, подсобит. Слышь, Митрей, подсобишь братану, пошукаешь? Ты ж по работе по всему краю мотаешься, там спросишь, там послухаешь…
- Да не вопрос. – Дмитрий отложил вилку с наколотым кружочком селёдки. – Я ж на колёсах, хоть сейчас мотанёмся!
- Ша! Какое «сейчас», когда в тебе уже грамм триста булькает! Сиди, где сидишь, умник. Потом поедем.
- Нет, деда, - ответил я тогда. – не вариант! Цены-то на жильё там, может, и пониже, спорить не стану. А вот как с работой быть? Я здесь пока временно в лицее устроился историком, какая-никакая, а зарплата в дополнение к военной пенсии идёт, да и стаж в трудовую книжку капает. А на работу ходить нужно регулярно. Я станичные автобусы знаю: на них каждый день оттуда сюда и обратно не наездишься. И катаются редко, и пол-оклада на проезд уходить будет: от автовокзала получится ещё пара пересадок по городу. Это сейчас я пешочком за полчаса до работы дойти могу, а если путь срезать, то и быстрее.
- Я ж и говорю: дурень ты, Константин! Чай, не один посередь пустыни живёшь, люди вокруг! Родня – она на что? Чтобы род друг дружку поддерживал. Так исстари ведётся, а иначе – то не жизнь будет. Вот скажи, я тебе дед?
- Дед.
- Пральна! А ты мне – внук! И Митька, вон, внук, и Иван с Андрейкой, хоть они, барбосы, и приезжают в три года раз. Я пральна гутарю?
- Правильно, деда.
- Ну, а раз пральна, тогда ты меня слухай! Внуки дедов завси должны слухать! Приезжай в Ленинградскую и забирай у меня мотоцикл. Дарю, раз свадьба! Порадовал! А то я уж мыслил, что я правнуков, а Клавка – внуков – от тебя не дождёмся вовек. А ты ось яку жинку сыскал, хвалю! Так что это я? А, точно! Дарю тебе мотоцикл. Он, конечно, не новый, но уход за ним хороший был. Я-то на нём последнее время и не ездил, уже возраст не тот. А до того лет двадцать только на рыбалку да на охоту катался. Так что провода проверишь, масло-бензин зальёшь, шины подкачаешь – и ехай, куда душа пожелает! Права-то у тебя есть?
- Есть, деда Яша. Как же в армии без прав? На четыре категории открыты, да ещё военные корочки на гусеничную бронетехнику.
- Вот! Молодец! Не позоришь рода казацкого! Казак без службы – не казак, а так, хамсел понаехавший. В нашем роду того не было, чтоб казаки не служили. И царям служили, и у беляков дядья мои побывали, твои, значится, прадеды двоюродные, и за Советы Ковалёвы наши дрались и с ляхами, и с фрицами и с прочей румынско-мадьярской швалью. Так и ты молодец! – Подвыпивший дед уже не следил за громкостью речи и частенько перескакивал с одной мысли на другую, возвращаясь, однако, в итоге к первоначальной идее. Странно, что он не стал привычно развивать тему сволочизма немцев и их прислужников: у первых в плену год провёл его отец, мой, соответственно, прадед по матери, а потом, сбежав, ещё год партизанил, а после довоёвывал уже в рядах Красной Армии, пока в сорок четвёртом, когда Румыния, переобувшаяся в прыжке, стала союзничать с СССР против гитлеровцев, новоявленные «союзнички» в одном из боёв не драпанули от контратакующих немцев, тем самым подставив под удар советских кавалеристов. Прадеда нашли после того боя без сознания: по его ногам проехался немецкий танк, и как он выжил – доктора так и не сумели объяснить. Сам же Иаков Петрович, в должности ремонтника танкоремонтной мастерской насмотревшийся на то, что вытворяли в пятьдесят шестом году мятежники-салашисты, крепко невзлюбил мадьярских нацистов и не материл их при каждом застолье исключительно по причине присутствия женщин.
- Забирай, Костька, мотоцикл, и ездий сколько хочешь, хоть со станицы на работу, хоть с работы в станицу, а главное – к нам проведать не забывай заезжать, и мамку свою привози, и жинку с детками. Нам оно только в радость будет! Прально я гутарю, Митька?
- Правильно, дед. Пускай приезжают. Только у Костяна пока что деток нету. Ну да это дело нехитрое. Бог даст – заведёт!
- Ты со мной не спорь, Митька! Молод ещё спорить! Сперва внуков сам дождись, а потом гутарить станешь! Как так «нету деток»? А это что, не хлопец?! – Дед Яша махнул рукой в сторону Антона, смахнув при этом алым отворотом обшлага черкески почти опустевший графинчик с водкой…
Спорить с матушкиным батей – дело такое… Неблагодарное. Он ведь в сердцах и дрючком огреть, как бывало в детстве. А во взрослом возрасте до такого доводить, право слово, не стоит. Так что спустя неделю после свадьбы мы всей молодой семьёй съездили в Ленинградскую, где моя супруга с пасынком были представлены представителям тамошней ветви рода, традиционно щедро закормлены и заболтаны женщинами из семейства Ковалёвых. Там же мне был представлен и обещанный подарок.
Мотоцикл оказался не просто старым. Он был раритетным по нашим временам! Послевоенный К-125 со 125-кубовым двигателем был в давние времена снабжён нештатной коляской от «милицейского» М-62 и кустарно перекрашен в знакомый мне с раннего детства «армейский зелёный». Все документы на транспортное средство были в полном порядке: дед оплатил заранее даже страховку на текущий год, несмотря на то, что лет шесть вообще не садился за руль, предпочитая «эксплуатировать» в качестве личных шофёров внука или зятя, живущего буквально через два дома на противоположной стороне тихой станичной улочки. Оно и правильно: возраст – это такое дело, что не стоит быть слишком самоуверенным на дороге: у молодых и реакция получше, и зрение со слухом. Такова природа человека.

Мы всё-таки обзавелись собственным жильём. Трёхкомнатный дом, выстроенный, если верить документам, ещё до Первой мировой войны, некогда принадлежал церковному старосте станицы Краснокордонной, а в конце двадцатых годов минувшего века перешёл по наследству к его младшему сыну, бывшему белоказачьему уряднику. Но новый хозяин владел им недолго: в тридцать втором году банда, активным участником которой тот оказался, убила комсомолку-селькора, расследованием преступления занялись чекисты из ОГПУ и в результате бывший белогвардеец с подельниками отправились под конвоем на Севера. Семью же его по решению станичного схода выселили из Краснокордонной и с тех пор их никто не видел. Само здание пережило войну, в конце шестидесятых тогдашний владелец обложил саманные стены снаружи красным кирпичом и соорудил неотапливаемую пристройку, крышу заново перекрыл шифером, а при Андропове туда подвели газ и водопровод. Вот только последняя из живших в доме постоянно хозяек померла ещё в конце девяностых, а наследники, давно перебравшиеся «за длинным рублём» аж на Дальний Восток, наезжали туда только несколько раз, но желания продать пустующую недвижимость не выказывали лет двадцать с гаком, и вот теперь им, видимо, понадобились деньги и они выставили имущество на торг сразу на нескольких интернет-площадках. Однако всем известно, что дом без людского присмотра и мелкого ремонта неизбежно ветшает и частично теряет в цене. Так случилось и с этим дореволюционным зданием. Надо сказать, что нам с Оксаной повезло: всех наших накоплений, включая деньги, подаренные на свадьбу, на покупку хватило почти впритык. Но всё же – хватило!
И вот, спустя четыре с небольшим месяца после нежданной встречи в госпитале, Оксана отперла дверь нашего общего дома. Стоящий рядом с ней на крыльце Антон, расстегнув куртку, вынул из-за пазухи подобранного на днях в городе уличного котёнка, уже получившего звучный титул Князя Мышкина и запустил «его сиятельство» в холодные и попахивающие сыростью сени. Начался новый этап совместной жизни.