ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ
Все получилось, как в романе или в кинофильме: известность пришла к нему в считанные дни - после того, как он, дважды поступавший, но так не поступивший в Литературный институт имени Горького молодой автор (и правда, для поэта двадцать восемь лет - не возраст) написал стихотворение "Четырнадцать минут до старта", ставшее словами всенародно известной и любимой песни:
Заправлены в планшеты
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята,
Закурим перед стартом,
У нас еще в запасе
Четырнадцать минут.
Я верю, друзья,
Караваны ракет
Помчат нас вперед
От звезды до звезды.
На пыльных тропинках
Далеких планет
Останутся наши следы.
1960 год. Время космической героики, космической романтики. Как точно автор уловил веяния времени! Вряд ли все, кто пел о караванах ракет, могли уверенно назвать автора слов. Завидная, между прочим, судьба для авторского произведения - оно начинает восприниматься как народное, и только специалисты-литературоведы из года в год, из десятилетие в десятилетие добрым словом поминают человека, подарившего национальной культуре дивные строки.
Да вот незадача: Владимир Войнович в сознании как профессиональных литературоведов, так и многоопытных читателей ассоциируется с весьма специфической, с позволения сказать, героикой - героикой кухонных бунтов и подпольных самиздатов. Говорим "Войнович" - эхо интеллигентненько так вторит: "Чонкин!"
Помнится, один поэт утверждал, что только змеи сбрасывают кожу, мы меняем души, не тела. Эти слова вполне могли бы послужить эпиграфом к жизнеописанию господина Войновича. Всего-то через два года после своего звездного, в прямом смысле слова, часа, он стал членом Союза писателей, сиречь получил право считаться настоящим профессионалом. А еще через год начал вполне профессионально гадить... пока что - в стол. Но запашок, видать, был такой, что его унюхали за рубежом. И вот Чонкин получил заграничную визу, очутившись сначала в ФРГ (в 1969 году первая часть занимательной истории юродивого солдатика была опубликована в ФРГ, утверждают, что без разрешения автора, а в 1975-м вся книга - во Франции). Ладно, французы - эти всегда тяготели к моде, а антисоветизм, надо полагать, был ох как моден. Но немцы-то, немцы! Им что, приятно было внушать себе, что их гнали до Берлина такие вот юродивые солдатики? Или это - часть покаяния? Если так, то понимаю и принимаю. Ибо чтение многостраничного опуса под названием "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" как нельзя лучше подходит для самоистязания... ну или для того, чтобы выстрадать право считаться высокопрофессиональным литературоведом... Вспоминаю вечно пьяненького профессора - специалиста по творчеству Войновича, вспоминаю пространные речи, из которых нельзя было уразуметь, о чём, собственно, книга, зато можно было понять, что это сатира, великолепнейшая из великолепных, и вообще - акт гражданского мужества. Ну что ж, "Комеди клаб" для кого-то - очень смешное шоу, а Аркадий Райкин с его социально-психологическими миниатюрами - так, занудный старикан, который непонятно о чем трындит. Одно только удивляет: хронологически "Чонкин" куда ближе к Райкину, нежели к "Комеди клабу". Или акт гражданского мужества писателя и заключался именно в том, чтобы поспособствовать внедрению в жизнь юмора банановой кожуры? В таком случае, он свою роль диссидента - идеологического резидента выполнил на все сто.
Ведь это надо было додуматься - в стране, где только-только успело повзрослеть первое послевоенное поколение, приняться сочинять историю о скорбном умом солдатике, которого оставили охранять самолет, совершивший вынужденную посадку в деревне, да так о них и позабыли - и о самолете, и о солдатике. Солдатик, не будь дурак, активно устраивает личную жизнь, чему вдруг не менее активно начинают препятствовать небезызвестные органы, которым, надо понимать, в первые месяцы войны больше просто заняться нечем. Смешно? Предполагаю, что и самым диссиденствующим из диссидентов тоже было не очень смешно, и потому, развивая тему, Войнович добавил гротесковых деталей. Чего стоит, хотя бы, генерал по фамилии Дрынов, который в подмосковном санатории для комсостава прогуливается по ковровым дорожкам в пижаме с прикрученной к ней Золотой Звездой. Вам уже не по себе? То ли еще будет! Рядом с придуманным генералом вдруг возникает корреспондент "Правды" Александр Криницкий, в котором без труда можно узнать реальную историческую личность - замечательного советского публициста, фронтового корреспондента Александра Кривицкого. Уж не знаю, где и при каких обстоятельствах пересеклись жизненные пути Кривицкого и Войновича, но, думается мне, Войновича эта встреча не порадовала, вот он и отомстил в манере, свойственной не самым изобретательным шутам - придумал историйку о нетрезвом журналисте, который не услышит - так выдумает, и о том, как из обозника Чонкина бурная фантазия корреспондента создала героического летчика. Надо понимать, автор очень гордился тем, какой остроумный анекдотец он придумал. Да уж, такое количество яда разъедает мозг - и герои, с которыми мы встретимся на многочисленных страницах нескольких книг (долго, ох долго не мог расстаться с излюбленной до дыр темой плодовитый автор!), становятся все более и более отвратительными. Вряд ли ошибусь, если возьму на себя смелость утверждать, что в книге вообще нет... хотела сказать, "положительных героев", но в данном случае эта формулировка вопиюще неточна. Скажем так: нет героев, которые... как бы это помягче?.. дружат с головой. Самую яростную, просто оголтелую ненависть вызывают у Войновича советские солдаты. Не хотелось бы цитировать, но не могу позволить себе утверждать голословно. Две, всего две коротенькие цитаты из практически бесконечного множества возможных - о советских гражданах, волей судьбы оказавшихся в лагере для перемещенных лиц: "Чаще всего это были вроде Чонкина простые русские и нерусские люди, пассивные и покорные судьбе. Их гнали под пули, они шли под пули, их брали в плен, они сдавались. Когда сдавались, не думали о том, предатели они или нет. Они просто хотели жить, но Советское государство и Сталин считали это желание предосудительным".
"Вообще тут были разные люди. Большинство из них тосковали по своим близким, родным, родителям, женам и детям. Тосковали по родине и боялись ее. Ходили слухи, что американцы и англичане выдают бывших советских граждан советским властям, а выданных в лучшем случае ожидает тюрьма, а в худшем - смерть".
Достаточно? И это, поверьте, еще не самые вопиющие фрагменты. Тут, хотя бы, какая-то снисходительная, брезгливая жалость проскальзывает. На большее укоренившийся в мизантропии автор, кажется, не способен. А впрочем...
Единственный герой, к которому автор испытывает самую искреннюю симпатию, появляется в предисловии. Скажите, как его зовут? Правильно, Владимир Войнович! Ах, как трогательно рассказывает автор о себе любимом, ах, как восторгается своим упорством на тернистом пути создания "Чонкина"!.. Ну да Бог ему судья. Карьеру, как известно, можно делать по-разному, и метод Иуды принес Войновичу и известность (скандальная известность, наверное, надежнее), и стабильный доход. В числе полученных писателем серебряников есть и премия имени Сахарова "За гражданское мужество писателя"... ну что ж, остается только в очередной раз удивиться, как благопристойно выглядит Иудин грех в кривом зеркале политкорректности. По книжке ставят спектакли и снимают фильмы. И диссертации пишут. И студентов-филологов читать заставляют.
Неужели это кому-то нужно? Хочется верить, что нет, но...
