Увиделось сегодня:

Не бил барабан перед смутным полком
Иван Козлов

Чёрным суконным одеялом с узкой каймою последних отсветов вечерней зари, накрыла Землю августовская ночь.
Вымотавшиеся за день люди и лошади спали — кто в повозках, кто — подстелив изветшавшие, с обтерханными полами и рыжими проплешинами от бивачных костров шинелёнки или чёрные кавказские бурки, а кто и вовсе улегшись на усыпанной толстым слоем хвои земле, подсунувши под голову старорежимную папаху из искусственной овчины, а чаще — собственный кулак. Не спали прохаживавшиеся по периметру часовые и назначенный на эту ночь начкаром помкомвзвода Сёмка Золотцев, который отгонял дремоту, раз за разом выполняя гимнастические упражнения по системе Мюллера. Возле санитарных кибиток с ранеными бойцами стирала и развешивала на просушку использованные бинты какая-то из милосердных сестёр, кто именно — этого комполка Гордеев издалека разобрать не мог. Бывшему подпоручику тоже не спалось, и не только из-за того, что саднил штыковой порез на левом плече, полученный сегодня от польского обозника при налёте на селение Чарны Брод: это было, конечно, неприятно, но жизни не угрожало. Хуже были давящие разум мысли, те самые «проклятые вопросы», на которые ищут ответа последние лет восемьдесят-сто: «кто виноват» и «что делать»?
Всего месяц назад их сто шестьдесят четвёртый Пролетарско-Селянский полк со всей геройской пятнадцатой Красной армией уверенно и дружно вёл контрнаступление против покусившихся на Советскую Белоруссию белополяков, всё более углубляясь уже на территорию бывшего Привислянского края. Ни упорное сопротивление «братьев-славян», ни откровенно паршивое снабжение при растянутых коммуникациях не смогли смутить и снизить боевой порыв бойцов, командиров и политкомов. И вдруг две недели назад сумевшие скрытно подтянуть сильные резервы галлерчики нанесли мощный удар в стык их пятнадцатой и третьей армий — и понеслась беда по кочкам… Восемнадцатого августа при артиллерийском обстреле снаряд французской гаубицы-шестидюймовки угодил прямо в избу, где находился прежний комполка и почти весь штаб до писаря включительно. Пришлось Константину принимать командование на себя, хотя он и в батальонных командирах не прослужил и полугода. Вот уж действительно: «война — это средство карьерного роста», как говорил кто-то из наполеоновских маршалов. Из рядового-вольноопределяющегося в сентябре четырнадцатого года к августу двадцатого стал, если считать по-старорежимному, целым полковником, «его высокоблагородием». Шесть лет войны, если не считать двух отлёживаний в госпиталях и обучения в школе прапорщиков, куда был направлен после награждения вторым Георгиевским крестом. Третий, «Егорий с веточкой» ему достался по решению полкового солдатского комитета, когда в ходе проклятого Июньского наступления он сумел не только отбить потерянные после первой неудачной атаки германские окопы, но и лично за пулемётом отбивался от контратакующих немцев до тех пор, пока его солдаты не утащили не только всех раненых товарищей, но и большинство тел погибших. В сентябре семнадцатого одинокие звёздочки на погонах сменились двумя парами подпоручичьих, которые, впрочем, пришлось носить недолго. Новая власть — уже третья за недолгую жизнь Кости Гордеева — уже в декабре того же года «уравняла всех военнослужащих в правах». Как было написано в декрете: «все преимущества, связанные с прежними чинами и званиями, равно как и все наружные отличия, отменяются». Пришлось снимать с папахи кокарду и срезать замызганные полевые погоны, а там и «самодемобилизация» подоспела и вернулся бывший подпоручик в старинный русский город Харьков к родителям, которых покинул когда-то добровольно, по молодости и из-за излишнего усердия поддавшись ура-патриотической агитации начала Империалистической войны. Что ж, в оправдание себе он мог сказать, что был он таким не один: по всей Европе сотни тысяч и миллионы восторженных юношей летом-осенью четырнадцатого оставляли семьи, добровольно записываясь в армии своих, а порой и чужих, государств затем, чтобы, получив в руки оружие, остервенело калечить и уничтожать друг друга во имя многомиллионных доходов банкиров и капиталистов.
А потом Украинская Рада непонятно по какому праву подписала в Брест-Литовске мирный договор с австрияками, германцами и турками, после чего то же самое вынуждены были сделать и большевики. Гордеев воспринял это как предательство и, откровенно говоря, готовился отправиться на Дон, к Корнилову — но не успел. Сперва газеты донесли известия о поражении «офицерской армии Корнилова» под Екатеринодаром, потом появились слухи и заметки, что в разных местах против наступающих германцев дерутся подразделения Красной социалистической армии, красные сербы и некоторые чехословаки в русской форме и при погонах, а отряды каких-то Пархоменко и Сиверса вроде бы неплохо врезали «колбасникам» под Конотопом и Готней. Но долго противостоять отлаженной кайзеровской военной машине разрозненные и слабо дисциплинированные красноармейцы не могли и в апреле в Харьков вошли немцы вместе с австрияками и жёлто-голубыми псевдо-«запорожцами» бывшего начальника обоза капитана Болбочана. И тогда Константин решился: переодевшись в свою старую обеспогоненную форму, сунул наган в солдатский вещмешок поверх запаса сухарей и шмата сала, а трофейный парабеллум в карман галифе, простился с родителями и побежал на станцию, откуда уходили последние эвакуирующиеся эшелоны пусть Красной, но всё-таки русской Армии…
С тех пор и носил его военный ветер от Харькова до Луганска, от Луганска до Царицына, от Царицына до Урала, а с Урала вот закинул сперва в Белоруссию, а нынче и вовсе в Августовскую пущу…
И вот теперь он, по дореволюционным понятиям, «господин полковник», от полка которого осталось чуть больше пятисот человек, включая прибившиеся остатки красноармейского лазарета и три неполных артиллерийских расчёта с последней уцелевшей «короткой» трёхдюймовкой образца тринадцатого года и двумя орудийными передками, сидит у затухающего костерка у лесной дороги и ломает голову над тем, что же ему делать?
Взятые в Чарном Броде в плен четверо польских обозников во главе с вахмистром в один голос утверждают, что белополяки уже давно прошли вперёд, отрезав остатки полка от своих с юга, востока и северо-востока. Это подтверждается и гулом артиллерийской канонады, которую красноармейцы слышат уже три дня подряд, причём канонада эта всё более и более удаляется. Можно, конечно, попытаться прорваться через фронт… Но это сложно. Да, в захваченном польском обозе оказались боеприпасы, главным образом винтовочные патроны русского образца, хотя сами обозники и были вооружены французскими трёхзарядными карабинами Манлихера-Бертье восьмимиллиметрового калибра. Этого хватит для всех трёх «максимок», включая и тот, который не установлен на тачанке, и для бойцов с трёхлинейками. Вот только помимо них, в полку сейчас ещё американский «Кольт» на треноге, боеприпасов к которому хватит от силы на полторы-две минуты боя и с полсотни японских «Арисак»…